Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Я вышел из автомата, намереваясь навсегда забыть несчастную Лику и хлопнув дверью, столкнулся с довольно пожилой уже женщиной. Она маячила здесь, еще когда я звонил, и теперь, столкнувшись со мной, спросила:

— Работает?

— О, еще как!

— Может быть, вы мне разменяете?.. — и она показала три копейки.

— Ну конечно.

Я сунул левую руку в карман и выгреб мелочь. Взяв с моей ладони двушку и копейку, она вдруг в упор с каким–то непонятным состраданием и, еще пожалуй, любопытством взглянула на меня. И тогда в сочетании черт ее красивого, выразительного, восточного типа лица я узнал черточки моей тетки Гарпеши — на меня глядели ее маленькие глаза. Я остолбенел, все еще держа свою мелочь на раскрытой руке, — я был в ужасе, ибо эти глаза, появляющиеся теперь слишком часто, сулили мне одни только неприятности. Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Но она ничего не ответила. Я был удивлен и постарался так же представить себе и лицо Лики. А ведь точно: они очень похожи. В моем воображении Лика снова незаметно перелилась в Смирнова — он стоял в своей мастерской среди эскизов к той последней картине, которую я так и не видел. Я вспоминал этих чудовищ, подползающих к младенцам, эти обреченно поднятые руки, это сладострастие зла. Откуда все это могло взяться в Смирнове, в этой овце, которая, наверное, и мухи–то не обидела за всю свою жизнь? А ведь я был уверен: чтобы все это так изобразить, самому надо пережить нечто подобное; самому стать младенцем и зверем, вроде Бенедиктова; самому взять в себя это зло: стоять перед мольбертом со сладострастно выгнутой спиной, понять чудовище, стать им.

Я припомнил улыбку Смирнова. Да нет — стоит ли говорить? — он не был злым человеком. Он был сама доброта, простодушие, честность, но, пожалуй, именно поэтому, он был ужасен в своем творчестве. Он не видел спасения, и кричал об этом, и не мог пририсовать на своей чудовищной картине Святого Георгия: там избавителю не было места, красный плащ разрушил бы целостность всей этой выстраданной жизнью композиции, превратив высокое произведение в дешевый лубок. Этого не мог допустить художник. Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Омытый мочой проливного дождя город сохнул стремительно, как фотоснимок. Полная, убедительная победа! Я шел по Садовому вниз к Самотеке, всем телом впивая послегрозовой озон, напевая в душе триумфальный марш из «Аиды», — шел, и мне почему–то вдруг вспомнились — мда! — недавние сердца восторги: брожение духа, взвинченного любовью к Софье Бурсапастори… Да–да, все вокруг я видел сейчас точно так же, как в день нашей первой с ней встречи, и казалось, что с новою силою вспыхнула эта любовь. Недолго думая, я вошел в автомат у кинотеатра «Форум» и набрал номер…

— Я слушаю, — ответил мне женский голос, но это был голос не Софьин…

— Я, кажется, не туда попал?..

— А куда вы звоните?

Стоп, читатель, да это же Лика! — вот как ведь бывает.

— Лика?

— Да.

— Ты меня не узнала?

— Узнала, — сказала она, но сказала не очень уверенно. Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Видно было, как он пережевывает человеческое мясо, выплевывая кости на доску… Я посмотрел–посмотрел да и сделал рокировку. Вот этого он не ожидал и от неожиданности подавился, закашлялся; лицо его налилось кровью и лопнуло в нескольких местах, как переспелый помидор; изо всех трех глаз заструились слезы; щеки мгновенно обросли недельной щетиной, а уши сосульками стекли вдоль шеи на плечи. Он засунул руку в глотку по локоть и вырвал оттуда застрявшую кость. — Рокировка?! — прорычал он.

Да, рокировка, читатель! — он–то рассчитывал, что я не захочу расстаться с ферзем, убью его грозного коня королем (е8–f7), и тогда он шахует меня ферзем на d5, но он просчитался. Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

К сожалению, я не мог в тот момент понять высокого пафоса Бенедиктова, ибо он отгородил от меня Теофиля каким–то мощным экраном (представляю себе бедного скитальца, мечущегося по вселенной в поисках выхода…), — я был разобщен с Теофилем, перестал чувствовать его присутствие — екнуло сердце! — но и без подсказок можно было уже догадаться, кто таков мой противник: существо, претендующее на место человека. Мы с вами люди, а Бенедиктов нет! — нежить он, занявшая наше место (ваше место, читатель), и пока место человека занимает этот злобный тифон, не может быть никакой речи о человеке. Змей искуситель, кощей над златом, сын преисподней, отец лжи и всех зол на нашей земле — он управляет нами по своему наглому произволу. Не мелочь, не птички, не маленькие убийства, а войны, и чума, и катастрофы всемирного разрушения — вот дело его рук. Смрадное дыхание вырвалось из его ядовитой пасти, когда он, посмотрев на меня кровавыми глазами, сделал свой первый ход: е2 — е4.

Что было делать? я был один, был покинут всеми, брошен на произвол судьбы, никто не мог помочь мне в этой борьбе, и мне кое–как самому пришлось парировать его удар, двинув на врага симметричную пешку: е7—е5. Удивленный гроссмейстер взревел и сделал ход конем на f3. Пока что, не зная, как поступить, я только повторял его движения: конь на с6. Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

А ведь и действительно, читатель, несмотря на то, что шахматы теперь выхолощены до такой степени, что играть в них могут даже скопцы и вычислительные машины, они все еще остаются игрой стихий — земли, воды, воздуха и огня, — магической стратегией (что там бы ни думали об этом сегодняшние чемпионы мира и игральные автоматы). Даже и сегодня мы относимся к шахматам как к чему–то большему, чем спорт; а выражено это во фразах типа крылатого афоризма Карпова: «Я играю не с обыкновенным претендентом, но с идеологическим противником». Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Игра состоялась на следующий день. Гроссмейстер Бенедиктов пришел со своими шахматами, был собран, деловит; слегка щурясь и изредка матерясь, массировал лысину вокруг зияющей, очищенной сегодня от гноя дыры в черепе. Чувствовалось, что он нисколько не сомневается в победе. Но ведь и я рассчитывал на своего друга, любимца богов, зеленолицего моего Теофиля, — рассчитывал и не ошибся.

Белыми досталось играть мне, и я не задумываясь сделал первый ход. Вообще–то, я не напрягался в этой партии, — старался не напрягаться, чтобы лучше слышать шепот, летящий из бездны вселенной. Наверное, это была блестящая партия — противник у меня был на редкость сильный, и я все гадал, кого мог заманить Бенедиктов в свою дырявую шкуру? Да, это была блестящая, но, на мой вкус, долгая, скучная, позиционная игра. Едва глядя на доску, я переставлял фигуры, как мне подсказывал внутренний голос, но совершенно не понимал и не хотел понимать, что там происходит. Все атаки гроссмейстера разбивались о мою глухую защиту. Фал Палыч волновался, с жаром начинал двигать фигуры, я отвечал ему, и через десяток ходов он разочарованно вытирал платком гноящуюся голову — туго, брат! — вздыхал, подолгу думал, начинал все сначала, шел вперед, брал фигуры, но, видимо, все — безрезультатно. Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Ебть, больно и приятно вместе — как будто нож целебный отсек мне страдавший член… — говорил в трубке голос.

…Это мне позвонил Бенедиктов, едва только я возвратился от умиротворенной Марины.

— Где ты ходишь! — был его первый вопрос. Но, впрочем, на этот раз он был скорее даже приветлив и весел, хоть и не оставил своей навязчивой идеи принудить меня покончить с собой. В частности, вот этой вот испорченной цитатой, с которой началась у меня глава, он хотел сказать, что ему было бы «и больно и приятно вместе» узнать о моей смерти.

— Я решил лишить тебя всякого удовольствия, друг Сальери, — ответил я, легко впадая, после пережитого у богини потрясения, в его шутливый тон.

— И надолго?

— Надолго, навсегда… или, по крайней мере, до тех пор, пока сам не сочту нужным сделать тебе больно.

— Плохо, дорогой, придется за тебя взяться…

— Конечно! — вскричал я, — заходи: поговорим о судьбе, сыграем партию в шахматы… а?

Читатель может подумать, что я строил хорошую мину при плохой игре. Это не совсем так. Дело в том, что, когда я взял трубку, сердце мое екнуло: ко мне неожиданно присоединился Теофиль, и его присутствие в тот момент окрылило меня. Некоторые фразы в нашем дальнейшем диалоге с Бенедиктовым принадлежат моему звездному поклоннику. Так например, когда, после удивленного молчания, Фал Палыч сказал неуверенно: «Может, лучше в кости?» — я неожиданно для себя ляпнул: «Мой милый, бог не играет в кости» Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

…Через несколько времени, когда Марина Стефанна зачем–то там вышла, я вдруг ощутил, лежа на смятой постели, странное беспокойство, присутствие скрытой опасности, тихо ползущего гада, ужас, безумную тварь, готовую вот–вот–вот прыгнуть, саму смерть, нацеленную на меня немигающим взглядом. Я поднял голову и стал сквозь полумрак напряженно всматриваться в смутное видение. Змея подняла голову и, раздув капюшон, зашипела. То была крупная кобра. Она была раздражена, стояла в боевой позиции, упруго покачивалась, уже собиралась нанести удар…

Мне отлично известно, что кобры видят плохо. Тем более, в полутьме, — подумал я, — но зато должны очень хорошо обонять, а я наверняка издаю сейчас очень сильный запах: вспотел!

Змея раскачивалась, я соображал, что же делать, и тут дверь скрипнула: вошла Марина Стефанна. Она обмотала свои широкие бедра белым вафельным полотенцем, а верхняя часть ее загорелого тела казалась в сумерках черной — прямо Лилия какая–то. Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— А что это вас так интересует? — подозрительно спросила Марина Стефанна и — вдруг покраснела. Лишнее доказательство моей правоты, дорогая! — решающее доказательство, и теперь это уже неопровержимо.

— Да нет, это я просто так…

— А–то… вы ведь, кажется, знали моего деверя: Смирнова Сашу?

— Да, — ответил я.

— Так вот, Лика все твердила и твердила, что его убили, и действительно, милиция занялась этим делом. И им понадобилось зачем–то еще раз осмотреть труп… И представляете, они раскопали могилу (и меня тоже позвали), а там — никого нет… Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Тут Марина Стефановна вышла и Олег сказал:

— Странно, что вы меня не узнаете. Я вас сразу узнал… разве не вам я на днях звонил по поводу Госбанка?

— Госбанка?

— Ну да — вы ведь хотите запродать свою идею, как мне сообщил Фал Палыч, и мы должны были встретиться сегодня…

— Так вы хотите приобрести?..

— Интересуюсь! Есть люди, которые смогут ее воплотить…

— Вот как? А почему же… — Я посмотрел на часы, — почему же тогда вы не ждете меня у памятника Пушкину с желтым портфелем в руках?

— Наверно, по той же причине, что вы…

— Как сказать.

— Но к делу.

— К делу: сколько дадите?

И тут у нас завязался торг. Этот Олег оказался прожорливой тварью: он торговался, как таксист — так, словно речь шла о жизни и смерти всего человечества или, по крайности, только его глупой жизни. Собакевич! Я, само собой, тоже старался не уступить:

— Что я вам, спички что ли продаю? Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Наконец я нашел уже просто обличительный снимок. На нем художник Смирнов и Марина Стефанна. Прошло несколько лет, но страсти за это время не унялись, а только лишь обострились. Дело было по всей видимости весной на даче — светлая листва, весенние цветы, качели. На качелях Марина Стефанна в самой непринужденно–кокетливой позе, в самом расцвете своей молодой женственности — хохочет. Она так хороша здесь, что поневоле сомневаешься в объективности фотоглаза. Позу дяди Саши я затрудняюсь изобразить. Вообще, это все могло быть похоже на известный сюжет, так любимый французскими живописцми рококо, — сюжет под названием «Счастливые возможности качелей.» «Счастливые», если бы не поза дяди Саши: он, видимо, раскачивал Марину Стефанну и, увлекшись, поскользнулся. На фотографии он сидит в вполоборота к зрителю в самом плачевном положении: ноги расставлены и согнуты в коленях; тело, откинутое назад, опирается на руки; на лице у него перемешаны смущение, злоба, разочарование, испуг, вожделение; он скосил глаза на летящую на него Марину Стефанну, на ее полные ноги под раздутой юбкой и, пожалуй, отчасти все–таки рад своему падению. Ай да дядя Саша! Словом — скажу, заканчивая свою восторженную экфразу, — великолепная фотография!

Я тут же изъял ее из семейного архива и сунул в карман. Больше там, кстати, ничего особенно интересного не было, разве что Лика лет в двенадцать, тринадцать — этакая нимфеточка, но это больше по части Теофиля. Размышляя о странных превратностях судьбы, я собрал оставшиеся фотографии, сунул их в ящик и уселся в кресло. Листая журналы, стал ждать Щекотихину. Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Тут мне придется в двух словах объяснить дорогому читателю, почему я надеялся что–то выяснить о Фале Бенедиктове именно у Марины Щекотихиной. Во–первых, обстоятельства нашей встречи в Крыму — помните? — я уплыл тогда от него и в море встретил богиню, которую тут же и утопил… Но перед тем я ей все–таки задал вопрос: «Как вы сюда попали?» «Я здесь с одним моим старым знакомым», — ответила она. И вот теперь, когда я уже очень многое знал — когда я узнал, что она чудесным каким–то там образом выплыла, что она оставила секту тарелочников, что она же мать Лики, а Лика вовсе не дочь своего отца, — узнал, наконец, об интимных сношениях этой мадам Щекотихиной с ныне моим смертельным врагом Бенедиктовым (он открывает ее дверь своим ключом, а она его просто и ласково кличет Фалушей), — повторяю, когда я все это узнал, я решил, что тот ее пресловутый «старый знакомый» отнюдь не майор Ковалев, потерявший свой нос, — как я прежде то думал, — но вот как раз этот Фал Бенедиктов. И даже, читатель, я на миг заподозрил, что он–то и есть отец Лики, — экстравагантная мысль! — заподозрил на миг и тут же отбросил эту бредовую чушь. Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

У Колхозной Сверчок остановился. «Реквием» заканчивался утомленно и вкрадчиво — «Libera me»… Часы над метро, конечно же, показывали три.

Читатель видит, что после этой полуторачасовой поездки я так ровным счетом ничего и не добился — ни в каком смысле! — все только запуталось. Единственно, все–таки меня задела фраза Сверчка, насчет того, что Бенедиктов это какой–то Кощей Бессмертный, — то есть, что? — древний Кронос? О, это очень похоже на правду. Ведь и фамилия Бенедиктов, я думаю, не настоящая, а, скорее, какой–нибудь псевдоним — маска, скрывающая зверскую харю, шляпа на его трофической язве.

Выходя из машины, я заметил, что на счетчике набежало шесть рублей шестьдесят шесть копеек.

— Я тебе что–нибудь должен, Сверчок?

— Э, да брось…

— Ладно, прощайте.

Я хлопнул дверью, перешел дорогу и тут встретил того самого человека в белом плаще, любителя Кафки и кофе, которому я давал закурить на Самотеке, — он как раз докуривал мою сигарету, бросив окурок, взглянул на меня удивленно, кивнул (теперь–то уж он меня точно запомнит); я ответил улыбкой, и мы разошлись. Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Мы ехали в основном молча, и я не мог понять, куда мы едем, зачем и что это значит. Всякий разговор у нас обрывался в зачатке, две–три реплики, сказанные без всякой связи, перекрывались музыкальными паузами; снаружи, как слайды, менялись картины. Я не видел цели и смысла в нашем движении и уже начал подозревать за всем этим сон. Действительно, сейчас пели «Confutatis», а, сколько я помню «Реквием» Верди, с начала его до этого места должен пройти почти час — мне же казалось, прошло пять минут.

Когда машина, сделав почти круг по кольцу, пошла спускаться рядом с Самотечным мостом, чтобы пересечь бульвары низом, дама вдруг как–то задвигалась, потом откашлялась, как бы решаясь на что–то, и вот сказала мне:

— Вы не слишком–то серьезно относитесь к своей судьбе… Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Все мне всё время что–то предлагают — докучают какими–то глупостями. Сверчок–то, пожалуй, буквален, он, пожалуй, действительно хочет сказать, что избежать всяких там бенедиктовых можно одним только способом — то бишь покончив с собой. Перебежим в иной мир и будем им неподвластны! И бенедиктовы сами собой все без нас передохнут… Стезя «самых спокойных людей на земле» — онанистов. А вот кто–то другой еще может понять этот побег как некий символ: мол: не будем сотрудничать, станем мертвецами для товарища Бенедиктова в каком–нибудь там переносном смысле, убежим от него в «царство мертвых» (в «офсайт»), поставим себя в «положение вне игры». Тоже глупость! — кому вы хотите испортить игру? — ведь себе… Читать дальше »