Начало книги – здесь. Начало этой части – здесь. Предыдущий эпизод этой части – здесь.

63

Так было два или три дня назад. А сейчас я мог наблюдать лишь весьма подозрительный взгляд девушки на ресепшене. Мы подошли ближе.

- Добрый день, – с австрийским акцентом сказала девушка. Она взяла карандаш, задумчиво на него посмотрела, пару раз аккуратно стукнула им о стол и спросила: – Это случайно не вы пару дней тому назад покрасили пса?

Жалкое подобие невинной сцены из какого-нибудь телесериала.

- Какого такого пса, простите? – ответил я, делая вид, что о семействе псовых слышу первый раз в жизни.

Девушка еще раз постучала карандашом по деревянному столу, словно учительница средней школы, недовольная учениками. Она сказала: (more…)

Начало книги – здесь. Начало этой части – здесь.

61

Пес свалил. В отеле ни в одном окне, кроме нашего, не горел свет. Казалось, будто все вымерли. «Черт подери! – подумал я. – Теперь мы одни». Иллюзия опухшего мозга, мираж больного воображения. Причина была как на ладони: от нас было столько шума, что постояльцы отеля просто-напросто боялись включить свет и выйти из номера, чтобы посмотреть, что происходит. Матерь божья, да они, наверное, думали, что мы их пристрелим! ( Черта с два! Я бы воспользовался гранатой).

Я вышел в коридор, где со стены снял пять картин (среди них оказалась и дешевенькая копия «Великого мастурбатора» Дали), и раскидал их по нашему номеру, ибо я пребывал в отчаянии. Я уже не помнил, какой был день, когда начнется «Париж-Дакар», я забыл формулу спирта. Все обернулось против нас, даже «Великий мастурбатор» посреди комнаты не давал надежды на светлое будущее. Гигантская саранча в поисках женского вымени. Несколько мгновений до начала фелляции. Перевернутый лик, муравьи на брюшке. Помещение приобрело зловещий вид. Мы закрылись и допили виски. Теперь, когда номер стал напоминать притон и гадюшник, наши души успокоились, и мы, как обычно, потянулись в бар.

62

Весьма, надо сказать, жуткое впечатление произвел на нас бармен, при пустом зале слушавший «Танец рыцарей» Прокофьева. Я положил перед его носом еврочервонец и попросил четыре шота текилы. (more…)

Начало книги – здесь. Предыдущая часть – здесь.

59

Спуск с горы занял у нас сутки.

Перед тем как стемнело, мы сделали привал на высоте 1200 метров. Палаток у нас с собой не было, поэтому пришлось найти небольшое углубление в скале и сесть, опершись спиной о каменную стену, которая под вечер стала отдавать дневное тепло. Недалеко от ночлега – если так можно было назвать теплый камень скалы – мы развели небольшой костер, прежде собрав в радиусе ста метров хворост от засохшей арчи.

Солнце быстро скрылось за грядой темных гор. Резко стемнело, но пламя трещавшего костра давало возможность видеть друг друга, траву и камни. Еще некоторое время небо на западе оставалось светло-голубым, однако ореол света стал понемногу съеживаться, сжиматься, увлекаемый потухшим солнцем куда-то в другое полушарие, в другое время, к другим рекам и другим вершинам.

Днем внизу можно было наблюдать узкую бурлящую речонку, ее небольшие рукава и пересохшие старицы. Землю застилали долины, тонувшие в летних ароматах лугов. Теперь же то здесь то там (more…)

Начало книги – здесь. Предыдущая часть – здесь.

55

Рэй шел далеко впереди. В руке у него была небольшая бутылочка с гранатовым соком, из которой торчала синяя трубочка, перегнутая ближе к верху. Время от времени Рэй, посматривая на вершину, которая, казалось, с каждым шагом становилась все дальше, изредка прикладывался к трубочке и, с силой всасывая напиток (его щеки от этого впадали, а глаза он почему-то прищуривал), прытко шагал между булыжников, ограждавших край тропинки.

Через час непрерывной ходьбы я нагнал Рэя и, тяжело дыша, стал идти рядом. По левую руку тропинка обрывалась резким склоном, уходя далеко-далеко вниз. За безмолвной пропастью, из которой, правда, доносился свист прохладного ветра, вздымалась еще одна гора, подпирая собой ясное небо, с которого на нас падали испепеляюще горячие лучи солнца. Они словно бы превращались в языки пламени и жалили кожу, придавая ей слегка красноватый оттенок, прогревая все внутри. Из-за горизонта, где-то далеко между неизвестными вершинами, выплывали тонкие линии перистых облаков, плавно огибавшие изумрудную чистоту небосвода, падавшие то вниз, то вверх, сплетавшиеся между собой в героиновом танце, плывшие дальше, распространяясь в невидимости, зазывая к себе, в холодную сферу безжизненности, в рай над землей. (more…)

Начало книги – здесь. Предыдущая часть – здесь.

53

Важнее звука только тишина в атмосфере уходящей мелодии.

Если ладонями закрыть уши, можно услышать отзвуки внешнего мира и потаенный гул организма. Можно слушать звук тишины, вкрадывающейся в ушную раковину, видеть мелкий иней безмолвного абсурда, крадущегося по траве, чтобы ранить тонкие перепонки вашей любимой собаки.

Вопрос о том, можно ли слышать тишину поддается метафизическому осмыслению на вполне себе материальной скамеечке где-нибудь в центральном парке Брюсселя. Тишина – это когда нас уже нет, когда мир коллапсировал до размеров яйцеклетки. Когда сосед гаечным ключом перестает стучать по чугунной батарее.

Джон Кейдж, вероятно, и был тем соседом, который однажды решил оставить сожителей по дому в покое. Он придал значение тому, что нам не слышно, или же слышно, но как-то по-особому, не так, как это нам привычно. Еще в середине прошлого века он заносил свою руку над роялем и сидел в такой позе четыре минуты тридцать три секунды. Ни единого звука только, может, через пару минут кто-то не выдержит и чихнет во время композиции. Зал в ожидании первой ноты, но Джон Кейдж продолжает сидеть в своей застывшей позе, держа руку высоко над клавишами рояля. Какой-нибудь пятьдесят второй год, а мистер Кейдж показывает всем свое бесподобное мастерство в совладании с тишиной, в созидании звукового абсурда.

Мировой вакуум, наполняющий пустоту Вселенной.

Важнее всего, когда ты едешь по бескрайнему шоссе, – молитва затерянным просторам. Воздушно-приторный голос имама, путешествующий по закоулкам одинокой мечети, заползающий в сундуки духовных настоятелей, которые истязают своих наложниц ежедневными надругательствами над изувеченными телесами. Симпатичная брюнетка в красном топике, через который проступают очертания напряженных сосков. «Возьми меня, но это будет непросто». Либидо, заставляющее нас копулировать на глазах у далай Ламы. Мы рыбы в высохшем аквариуме. Мы часть дороги, ведущей среди мощей веков и столетий к возрождению Античных времен. (more…)

Начало книги – здесь. Предыдущая часть – здесь.

51

Немного погодя мне принесли еще одно пиво.

По углам, на скрипучих деревянных стульях были распластаны тела разномастных пьяниц. Часы на облезлой стене продолжали самозабвенно идти, с трудом перемещая копьеподобные стрелки по бесконечному кругу времени. На столах с трудом двигались бокалы, один за другим, скребя стеклянным дном по неровной поверхности. Пиво с трудом выпивалось, с трудом курились сигареты.

За стойкой с заплывшими глазами стояла продавщица, отпускавшая алкоголикам их пол-литровые и пятидесятиграммовые дозы счастья.

У таких, как мы – постояльцев подобных заведений – нет будущего. У нас нет прошлого, но нас поедают воспоминания о боли и – что еще хуже – о моментах сокровенного довольства, а подземельная радуга, поднимающаяся к нам из монастырей и восточных пагод, забирает у нас настоящее. И после многочисленных изобличений в пьянстве ты перестаешь чувствовать себя виноватым за выпитое и содеянное, ты освобождаешься от низкопробных и высокопарных чувств и желаний. Все сводится к одному: (more…)

Начало книги – здесь. Предыдущая часть – здесь.

49

Как было замечено одним парниково-перечным утром: у Мика Джаггера добрые глаза. Такие, как были раньше. Большой рот и добрые глаза. Рот не изменился, хотя нет – растянулся, немного оплыл, обвис на нижней челюсти, а вот глаза стали еще добрее. Все его лицо было теперь испещрено длинными трещинами, окопами лет, разъедающими эпителий. Когда он улыбался, глубокие морщины врезались в его щеки, ползли вверх ближе к носу и вниз, в сторону подбородка. Его лицо походило на испорченную восковую маску, на прикрытие древнегреческого актера. Как и много лет назад, он кривлялся на сцене, прыгал и неестественно сгибал ноги. Он был похож на оживший питомник. Мик держал гитару, костлявыми пальцами рук вцепившись в прокисшие струны. Из зала доносился крик бесноватой толпы, а Мик играл, он показывал всем свои зубы, улыбался от подбородка и до носа. Мик, возможно, был добрым человеком, добрым, как и его пещерные глаза. Он постарел с тех пор, как впервые вышел на сцену. И теперь он стал своей собственной тенью, тенью самого себя. Неприемлемый клубок ужимок. Инерция времени толкала его в старость, в унылую яму стареющей звезды, задыхающейся без кислородной маски. Беспричинно-следственная связь. Пыльца на кофеварке.

Перед тем как захлопнуть дверь, я произнес молитву, в которой попросил господа проклясть того представителя мартышкообразных, чей узловатый мозг придумал работу с самого раннего утра. Мне не помогли ни крепкий кофе, ни контрастный душ, ни даже предвкушение вечерней пьянки. (more…)

Начало книги – здесь. Предыдущая часть – здесь.

47

Голод по неиспытанному одолевал меня уже с того самого момента, когда молоденькая учительница по математике впервые уронила мел. В классе стоял неописуемый хохот, когда, нагнувшись, чтобы подобрать мел, учительница услышала неестественный треск где-то в районе своих внушительных ягодиц. Классика жанра. Если не увидеть такого в отрочестве, считай, что кофе всегда будет казаться тебе горьким. Нижнее белье в красную горошину увидели глаза каждого ученика, зрачки расширились, температура тел повысилась, и начался неудержимый смех, подобный дикому лаю бездомных собак. Бедняжка выпрямилась в мгновение ока и двумя руками прикрыла свой зад. Было видно, как сначала она побледнела, а потом к ее лицу прилило две, три, четыре бочки крови, она в ступоре посмотрела на класс, на насмехающийся над ней класс, на то, как все безостановочно смеялись, без перерыва, без школьной перемены на несытный обед, и показывали в ее сторону пальцами, опухшими от шариковых ручек с черными, синими и светло-голубыми чернилами, она покраснела и быстро выбежала из класса, из класса прямо на коридор, на скрипучий пол коридора, выстланный тысячью длинных лакированных досок, покрашенных в темно-коричневый цвет, цвет, от которого исходит странно-приторный запах несвежей краски, забытой маляром на солнечном подоконнике. Она оказалась в коридоре, на этом полу, и… (more…)

Начало книги – здесь. Предыдущая часть – здесь.

45

Когда на меня надели наручники, я подумал, что это конец. Конец моего падения, это тот самый асфальт, к которому я так долго приближался, где должны были лежать мои кишки, зубы, мои мозги. Это не я настиг дно, это дно настигло меня. Меня направляли высшие силы, и я проторял новую дорогу в неведомое царство, в пекло огня, туда, где нет путей, где люди приветствуют не день, но ночь, вожделеют друг друга и делают это у всех на глазах. Это героиновый доггинг. Это модернистский рай, завернутый кубом, сложенный треугольником. С каждым годом становится все меньше окон, все больше дверей затворяются, я иду наискосок и заглядываю в булочную. Здесь все просто: замшелые рогалики, прямоугольный хлеб.

- Что вам?

Беру пару банок пива из небольшого холодильничка, пытаюсь рассчитаться, но понимаю, что денег не хватает. (more…)

Начало книги – здесь. Начало этой части – здесь. Предыдущий эпизод этой части – здесь.

43

Во вторник от безысходности я, наверное, первый раз за последние полгода включил телевизор. Тот сначала тихонько запищал, словно собираясь с силами, а потом выдавил на экран тусклое изображение какого-то ток-шоу. Обсуждали собак, их разведение и способы избегания излишних фекалий в пределе домашнего очага. Мне показалось это самой занимательной темой на Северном полушарии. Я набрал Мириам, послушал ее голос (она всегда очень приятно и очаровательно произносила «алло, кто это?»), положил трубку, взял чипсы, уселся на неизвестного происхождения циновку и впялился в экран. Какой-то умник заявил, что обнаружил прямую связь между намордником и дерьмом: чем больше ваши питомцы носят намордник, тем чаще они срут на ваши ковры. Поверьте, чтобы почувствовать себя мудрецом, совсем не обязательно становится великим риши или проходить обряд инициации в род Вассерманов. Достаточно просто включить телевизор. Если повезет, попадете на обсуждение животных испражнений, когда люди полемизируют на эту тему с лицами посерьезней, чем у самых суровых сумоистов. Это мировая клоунада, текущая по проводам над, под, слева или справа, сзади, спереди, в, у, вне, изнутри и снаружи. Помешательство информационным господством, искушение мозга, голод извилин. Вряд ли кто-либо из нас смог бы представить себе наше столетие без этих болезней. Они необходимы, как послеродовый хлопок по заду. Вот и выходит, что мы мудры при рождении и совершенно глупы, когда умираем.

Начался выпуск вечерних новостей. (more…)